расположенный целиком посередине, немедленно заполнялся слугами теми же живыми водами от каскада – процесс, повторяемость которого часть компании уже затруднялась подсчитывать, пока наш хозяин во весь свой рост, со всем спокойствием, ставил целью своё охлаждение ещё более, принимая ванну в присутствии своих гостей. Догадка самая поспешная, ведь бассейн, будучи переполненным в пределах нескольких дюймов от изображений ящериц, стараниями дежурных дополнялся запускаемыми туда различными приятных размеров мисками, заполненными разнообразными кушаньями: мясом кабана, горбами серых дельфинов, коричневыми плодами хлебного дерева, жаренными в пахучих огнях сандалового дерева, но принесённых для охлаждения, золотой рыбой, приготовленной в ароматном соке из ягод, соусом из цитрона, рулонами испечённой пасты из клубней ямса, сочными бананами, погружёнными в сахарное масло, мармеладом из бананов, желе из гуавы, кондитерскими изделиями из патоки пальмового сока и многими другими деликатесами, помимо многочисленных раскрашенных калабасов с Морандо и другими напитками, залитыми в вырезанные кораблики, чтобы сделать всё зрелище оживлённым.

Гости расселись по местам на сотканных женскими руками фиолетовых циновках; принц, наш хозяин, был теперь мягко перемещён своими слугами во главу порфирового бассейна, где между высоких коронованных особ в белых тиарах и сияющих символов власти он и сидел, как Монблан в снежном тюрбане в восходе солнца над истоками вод Роны, справа и слева в союзе с туманными пиками Симплона, Готарда, Юнгфрау, Великого Святого Бернарда и Большого Глокнера.

Полностью закрытое этой флотилией озеро Комо бросало к своим берегам корабли хорошего настроения, под тенями августейших пиков мелькавшие за ними.

Но совсем не холодным вином и фруктовым мороженым казалось озеро Комо, а тропическим обеденным столом, своей поверхностью напоминавшим плиту голубого цвета из мрамора Святого Понса в жидком состоянии.

Уже много корон было снято, скипетры отложены в сторону, пояса развязались, и среди этих зелёных кушаний бородатые короли разбрелись, словно козы или как куски кабана после того, как им пообедали мастифы.

И, как в хорошо разыгранном сражении, начавшемся спокойно, но прорвавшемся пламенным взрывом, этот хорошо устроенный банкет пока ещё только разогревался, словно воск.

Несколько королевских эпикурейцев, однако, присутствовали там: намерением их было смешать, размешать и мастерски составить, кто считал должным со всеми необходимыми осмотрительностью и достоинством, не торопясь, не ввергнуть себя ни в какое опрометчивое глотание деликатесов. Ах! Замечательный вид на озеро Комо со слугами. Черпаки приплывали из одних рук в другие, только попадая лишь в один порт, и не посылались через море к другому порту.

Они очень подходили для этого случая, плывя высоко над водой, чтобы сопротивляться праздничному волнению, время от времени появляющемуся на соединяющем всех море, и, заострённые по обоим концам, как нельзя лучше были приспособлены к лёгкой навигации.

Но вскоре Морандо в праздничных графинах пошёл по кругу, раскачиваясь, как корабль перед бризом. Но их путешествия были кратки, и сосредоточенное в определённых гаванях накопление пустых судов угрожало соединить берега озера понтонами. В ту сторону дули попутные ветры. Но вскоре полностью были удалены все опустошённые и бесполезные тыквы и заменены пузатыми калабасами с глубокой осадкой, с трудом отклонявшимися от своего курса при толчке.

Наконец, целую флотилию черпаков – сломанных и всех остальных – послали в плавание к дальнему концу озера Комо и затем, удалив, предоставили место румяным пригоркам фруктов и плавучим островам цветов. Особенно выделялась среди них подобная айве золотая сфера, которая наполнила воздух таким ароматом, что можно было подумать, будто она присутствовала здесь только ради этого.

И при этом вино не прекращало течь. В тот день виноградники Жуама действительно кровоточили; в тот день локоны-усики виноградных лоз воистину все распрямились и гроздь за гроздью, в страшном унынии, солнечные зрелые ягоды истекли соком. Довольны виноградом были двадцать пять королей: двадцать пять королей были веселы.

У года изготовления вина Морандо не имелось даты, как и у других жидкостей, сохранённых в королевском подвале, где-нибудь в секретном гроте. О! Где нескончаемый исток Нигера? Искать тебя здесь или искать тебя там? Дальше, дальше, через ущелье, пойму, долину – никакого главного истока не найти. Но зачем нужен скрытый источник, когда течёт твой щедрый поток? Этот грот распадался дельтой с тремя рукавами: рекой золотой, белой и красной.

Но кто сможет воспеть их? Я опускаюсь вниз и гляжу на старую и скучную равнину.

Среди другого набора плавучих графинов имелась напыщенная, барственного вида, большая оплетённая бутыль, но старая и почтенная, всё ещё плывущая, полная достоинства, как диктатор, собирающийся быть коронованным, или полное сокровищ судно, влачимое ветром к дому. Она смотрелась важно, но, однако, раскачивалась, возможно, растеряла своё мощное содержание.

О! Красно-коричневые берега Рейна и Роны! О, смягчите воспоминания о старых удачных годах изготовления вина! О, паутины в Пирамидах! О, пыль на могиле Фараона! Всё, всё возвращается, как только я вспоминаю ту великолепную тыкву, чьё содержание убедительно, как токайское вино, столь же старое, как легенды Мохи, и более почтенное на вид, чем его борода. Откуда прибыло оно? Заключённое в сосудах, о чём говорила надпись, с сердцем старого Марджоры, умершего сто тысяч лун назад. Наконец выкопанное, оно уже не выглядело вином, но было использовано в качестве нежного сиропа.

Этот специальный калабас отличали многочисленные атрибуты, украшавшие его, как священную бухту перед Великим Ханом Тартарии. Самый любопытный и тяжёлый напиток, заключённый в бутыль, где королевская ящерица ревниво обвивала её горловину, как рука шею, удерживая некую бесценную тайну.

Приветствую, Марзилла! Собственная заветная Королевская бутыль! С вином Персии! Относящимся ко времени завоевания! Произведённое когда-то из фиолетовых ягод, выросших в фиолетовой долине Ардаира! Трижды приветствую.

Но имперский Марзилла предназначался не для всех: только боги могли его отведать, короли и полубоги островов, исключая потомков печальных бессмертных, кому в прежние времена разбили головы и сердца в Марди, тех, кто завещал злобу многим смертным и потому теперь вряд ли мог бы потребовать полную чашу настоящего королевского Марзиллы. Царственной бутылью упирался в меня уже весёлый Донджалоло. Наполнив мою чашу до краёв своей собственной королевской дланью, он объявил своё деспотическое требование: я должен осушить её до последней ничтожной капли. Не самое страшное бедствие, воистину; питьё этого вина было пением могущественной оды или бешеной лирикой, обращённой к душе.

– Пей, Тайи, – вскричал Донджалоло, – сделай большой глоток. В этом вине растворено сердце короля. Пей долго; в этом вине скрываются семена постоянной жизни. Сделай большой глоток, растяни его, и с каждым глотком ты отопьёшь мудрости и доблести. Пей навсегда, о Тайи, этот напиток для тебя, он позволит тебе встать и заговорить прежде самого могущественного Оро.

– Бораболла, – добавил он, оборачиваясь к куполообразному старому королю слева, – не бог ли Ксифо, который породил моего прапрапраотца, сделал глоток этого же самого вина, говоря, что собирается породить героя? Всё так. И твой великолепный Марзилла произвёл трижды отважного Ононна, который убил гигантов рифа. Ха, ха, слышал это, о Тайи? – И Донджалоло осушил другую чашу.

Удивительно! Гибкость королевского локтя и жёсткость королевского позвоночника! Особенно из-за того, что мы были впечатлены понятием их слабости. Но иногда эти кажущиеся бессильными молодые парни оказываются более устойчивыми на ногах, чем старые гуляки после очень долгого бдения.

Освободите от содержимого бассейн и снова наполните его вином, – кричал Донджалоло. – Разбейте все пустые тыквы! Пейте, короли, и чокайтесь вашими чашами при каждом глотке. Так говоря, он поднялся со своей фиолетовой циновки и неосознанно наступил одной ногой на череп Марджоры, в то время как все скелеты оскалились на него с пола. Донджалоло, подняв высоко свой кроваво-красный кубок, разразился следующим стихотворным обращением:

Ха, ха, боги и короли; наполните чаши до краёв, все до единого;

Пейте, пейте! Кричите